школой и поют хором гимн, перед тем как отправиться на занятия.
Как мирно проходит мой день! Я люблю трудиться для этих мальчиков, потому что они не знают цены того, что мы для них делаем. Когда они вырастут и пойдут каждый своим путем в жизни, может быть, они сохранят в памяти эти широкие просторы, аллею деревьев шал, щедрый небесный свет, этот свободный, дикий ветер и наши молчаливые богослужения на открытом воздухе утром и вечером".[87]
Тагор любил ребят и всегда собственноручно отвечал детям, писавшим ему, из какой бы далекой страны ни приходило письмо. 2 марта 1914 года одна школьница (видимо, совсем еще маленькая, если судить по ее школьным каракулям) написала ему такое письмо из города Буффало (штат Нью-Йорк, США).
Мой дорогой мистер Тагор!
Мы учимся в третьем и четвертом классе в школе на открытом воздухе. Мы читали Ваши стихи из "Полумесяца", и они нам очень понравились. Сегодня у нас на уроке чтения проходили "Дальний берег". Скажите, что Вы сами — тот маленький мальчик, который хотел стать паромщиком, когда вырастет? Искренне Ваша
Сюзан Басс.
Поэт отвечал 7 августа.
Мой дорогой маленький друг! Я должен поблагодарить тебя за письмо, которое меня очень обрадовало. Когда я писал стихотворения "Полумесяца" на бенгальском языке, я никогда не думал, что придет время и я переведу их для моих маленьких читателей за океаном. Я очень рад, что они пришлись тебе по душе и что ты верно угадала, кто был тот мальчик, который мечтал однажды стать паромщиком на ладье, которая переправляет любовь с Востока па Западный берег.
С любовью -
твой признательный друг
Рабиндранат Тагор.
Вот другое письмо, датированное 15 февраля 1918 года, адресованное дочери Ротенстайна Рэйчел, которая тогда была совсем еще маленькой девочкой.
Мой дорогой маленький друг!
Очень мило с твоей стороны, что ты подумала обо мне и послала мне привет. Мне так приятно знать, что я живу в уголке сердца маленькой девочки на другом берегу океана. Мне бывает радостно размышлять над тем чудом, что ты узнаешь меня сразу же, как только увидишь, и что мы совсем естественно присядем поболтать о вещах, которые ни для кого, кроме нас, не имеют значения. И очень может быть, что ты будешь уговаривать меня остаться на чай или даже на ужин. Возможно, что мы никогда не встретимся, но это неважно.
На другой стороне этой открытки ты увидишь рисунок из Аджапты, скопированный одним учеником моей школы, который побывал в этой пещере. Это изображение и сейчас беседует с нами сквозь молчание забытых веков.
Прими мою любовь.
Твой признательный друг
Рабиндранат Тагор.
Тагор не знал тогда, что родственная ему душа "на другом берегу океана" говорит те же вещи о войне и национализме — с еще большей отвагой. То был голос Ромена Роллана, прозвучавший в центре пожара, бушевавшего в его родной стране. "Правда едина для всех наций, — писал он, — но у каждой нации своя ложь, которую она называет своим идеалом". На Роллана произвели большое впечатление лекции Тагора о национализме, которые тот прочел в Японии в 1916 году. Французский писатель тут же почувствовал родственный дух, бывший, как и он, "над схваткой", Роллан перевел отрывки из лекций Тагора на французский и часто использовал их в своих статьях военного времени. Когда война окончилась, он послал Тагору в июне 1919 года письмо с просьбой подписаться под Декларацией Независимости Духа, созданной Ролланом от имени европейских интеллектуалов и деятелей искусства. "Я мечтал бы, чтобы отныне коллективный разум Азии играл более определенную роль в интеллектуальной жизни Европы. Моя мечта — чтобы однажды мы увидели союз двух полушарий духа. И я восхищаюсь вами за ваш вклад в это дело, больший, чем чей бы то ни было".
Тагор подписал декларацию 26 июня, и через два месяца Роллан писал ему: "Чтение Вашей книги "Национализм" принесло мне огромное удовольствие. Я полностью согласен с Вашими мыслями, и я еще больше их полюбил, когда прочел их выраженными с присущей Вам благородной и гармонической мудростью, которая так нам дорога. Мне очень больно (и я мог бы сказать, совестно, если бы я не считал себя сначала человеком, а потом уже европейцем), когда я думаю о чудовищном злоупотреблении властью, допускаемым Европой, об этом вселенском беспорядке, уничтожении великого материального и духовного богатства земли, которое ей в своих же интересах следовало бы защищать и усиливать, питая из своих источников. Пришло время действовать. Это не только вопрос справедливости, это вопрос спасения человечества. После бедствий этой постыдной Мировой войны, которая ознаменовала поражение Европы, стало очевидным, что Европа сама себя спасти не может. Мысль ее нуждается в мысли Азии, так же как последняя выиграла от контакта с европейской мыслью. Это — два полушария мозга человечества. Если одно парализовано, все тело болеет. Необходимо восстановить наше союз ради нашего здорового развития".
19 мая 1920 года Тагор отплыл в Англию в сопровождении сына и его жены. Он мечтал отправиться в заграничное путешествие еще в 1918 году, и наконец такая возможность появилась.
Снова оказавшись в Англии, Тагор был счастлив встретить старых друзей и обрести новых. Однако вскоре он почувствовал, многое с тех пор переменилось. Прокляти я, которые слал войне Тагор, его откровенное обвинение британского правления и Индии и сверх всего его отказ от баронетства привели к охлаждению давней приязни.
Из Лондона Тагор отправился в Париж, где остановился в гостях у богатого европейского банкира и филантропа Альберта Кана. Здесь, после нескольких недель пребывания в Лондоне, Тагор наконец смог расслабиться и отдохнуть. Он любил простор и всегда чувствовал себя счастливее в домике в Шантиникетоне, чем во дворце в Калькутте. На приеме в парижском музее Гиме поэт познакомился с Бергсоном, графиней де Ноай и графиней де Бримон (обе считались талантливыми поэтессами), Лебрюном и знаменитым ориенталистом Сильвеном Леви, который впоследствии приехал в Шантиникетон, чтобы прочесть цикл лекций в университете Вишвабхарати. Тагор пережил глубокое потрясение, когда посетил знаменитые поля сражений во Франции возле Реймса и увидел там всеобщее опустошение. Он не мог заснуть в ту ночь и писал Эндрюсу: "Это самый угнетающий вид. Ужасный ущерб причинен сознательно, не для нужд войны, но чтобы навсегда изувечить Францию. Память об этой жестокости не изгладится никогда".
Из Парижа Тагор поехал в Голландию, где побывал в нескольких городах, причем